Информационное право в XXI в. — уникальная отрасль права, которая непосредственно формируется прямо сегодня, в этот момент, в процессе активного ее применения. Под информационным правом в России сегодня понимают межотраслевой комплекс правовых норм, регулирующих общественные отношения в области создания, использования, в т.ч. совместного и корпоративного использования, перемещения и защиты информации и информационных ресурсов разного рода. Под информационными ресурсами сегодня понимают документы и массивы документов в информационных системах как на физических носителях, так и в оцифрованной форме, включая библиотеки, базы данных, также базы данных в онлайн-играх, архивы, включая архивы данных социальных сетей, информационные массивы big data, депозитарии, фонды, музейные хранилища и т.п. Очевидно, что процессы глобальной информатизации, продолжающие развиваться в современной экономике не оставляют шанса какой-либо сфере профессиональной деятельности остаться в стороне от сферы применения информационного права [1]. Современный этап экспоненциального развития информационного права т.о. является прямым следствием развития деловой, культурной, научной и образовательной активности человека на всей территории Земли, во всех сферах деятельности. Но это экстенсивное расширение области правоприменения не отвечает на вопрос о том, каким именно должно быть современное информационное право.
Одна из отличительных особенностей современной цивилизации состоит в том, что на фоне высокого внимания к уникальным особенностям разных культур, этнических и социальных идентичностей, большинство значимых, жизнеспособных процессов развиваются и работают исключительно в контексте кросскультурных коммуникаций. Это относится и к современной рыночной экономике, и к медицине, и к образованию, и к рекреационной деятельности, и к стратегическим, в т.ч. военным инициативам. Т.о. современное информационное право в отличие, например, от семейного, принципиально нуждается в кросскультурной среде для своего развития. При этом следует отличать например компьютерное право от информационного, т.к. во втором случае информация в принципе может храниться на любом носителе, не обязательно электронном, а правоприменение первого значительно уже [2]. Исходя из этой идеи Лоуренс Лессиг, гарвардский профессор права и автор книги «Code and Other Laws of Cyberspace» еще в 1999 г. предложил отойти от идеи формирования информационного права на основе какой-либо государственной системы права или даже на основе какой-либо одной правовой семьи. Очевидно, что информационное право в силу глобальности и кросскультурности объекта регулирования должно быть столь же универсальным, следовательно, пишет профессор Лессиг, в основу информационного права должен лечь непосредственно компьютерный код, который одинаково применяется в любой стране, и одинаково работает на компьютерах находящихся в КНР, в России, или, например, в США [3].
Одним из ярких примеров быстро развивающегося глобального и кросскультурного поля правоприменения информационного права, чрезвычайно актуальным в современной России, является процесс информатизации образования. В РФ сегодня он принял форму национального проекта «Образование: цифровая образовательная среда» [4] Самоизоляция и переход на дистанционное обучение в период пандемии, ускорили процессы введения элементов цифровизации образования в практику педагогической деятельности. Министерство просвещения РФ выступило с инициативой формирования т.н. цифровой образовательной среды, ЦОС, и в тех регионах страны, где уже сформирована инфраструктура, необходимая для создания ЦОС, т.е. доступ школ к подключению к высокоскоростному интернету, наличие оборудования для работы wi-fi связи на территории школы, наличие индивидуальных ноутбуков современного поколения для учителей, а в идеале и для учеников в классе, обеспечение школ современными серверами, а учебных классов интерактивными досками, введение ЦОС — очевидно, вопрос ближайшего будущего, учитывая ситуацию неопределенности перспектив оффлайн-образования в условиях угрозы продолжения пандемии. Этот процесс даже в первом приближении порождает несколько интересных вопросов правоприменения. Например, каким образом в системе ЦОС будет решаться проблема защиты от нарушения исключительных авторских и смежных прав создателей образовательного продукта? [5] Как при проектировании ЦОС решить проблемы информационной безопасности и защиты персональных данных граждан? Как на материально-техническом уровне решить задачу обеспечения гарантий по защите информации и информационных ресурсов ЦОС от несанкционированного доступа? Как, какими средствами и методами обеспечить установление в рамках ЦОС гражданско-правовой, административно-правовой и уголовной ответственности за нарушение прав граждан? И т.д.
Особую остроту все эти проблемы приобретают в рамках реализации технологий инклюзивного образования в контексте кросскультурных коммуникаций. Так, например, не секрет, что существуют довольно серьезные различия в тематике и содержании информации, которая разрешена к распространению среди детей и подростков в разных странах и в разных культурах. Попадая в сеть несовершеннолетний пользователь оказывается в пространстве практически никак не ограниченного доступа к любой информации на любую тему, кроме, в некоторых случаях, жителей стран, создавших аппаратные механизмы государственного контроля активности граждан в сети интернет, таких, например, как КНР. Любая разворачивающаяся в сети интернет платформа оказывается связанной множеством каналов информации с информационными ресурсами, содержащими в т.ч. информацию, запрещенную к распространению среди несовершеннолетних в РФ, и платформа ЦОС, очевидно, не исключение. Т.о. на сегодняшний день фактически отсутствуют эффективные инструменты реализации одного из принципов информационного права, требующего запрета производства и распространения информации, вредной и опасной для развития личности, общества и государства. Их разработка — дело ближайшего будущего.
То же касается стремительно развивающихся технологий т.н. убеждающего дизайна, активно формирующего сферы внимания пользователей социальных сетей, онлайн-игр и невольных потребителей виртуальной рекламы [6]. В какой степени, учитывая дефицит полноценного общения, можно гарантировать защиту персональных данных, также тайны личной и семейной жизни в условиях применения технологий big data и добровольного заполнения пользователями анкет социальных сетей? [7, 8]. Какие механизмы защиты гражданских и иных прав можно предложить в условиях когда почти любые следственные мероприятия на сегодняшний день только в формате нарушающем часть этих прав?
Не менее актуальная сфера правоприменения формируется при переносе обыденных практик рекреационной деятельности и связанных с ними областей правоприменения в виртуальное пространство, например пространство художественного творчества, психологической помощи или онлайн-игр [9]. Так, например, известны попытки привлечь к ответственности физические и юридические лица за совершение сделок по купле-продаже нелегальных товаров, сделок с применением криптовалют и открытие онлайн-казино, в которых могут участвовать онлайн-персонажи виртуальных миров онлайн-игр. И должен ли нести какую-либо юридическую ответственность производитель рекреационного онлайн-продукта, применение которого вызывает определенные психические либо психофизические отклонения у его потребителей? [10] На сегодняшний день представляется очевидным, что убийство игрового персонажа не является уголовным преступлением. Является ли таковым покупка игровым персонажем виртуальной порнографической продукции с изображениями виртуальных же несовершеннолетних персонажей? Возможно ли приравнять игровое участие персонажей онлайн-игры в виртуальных азартных играх, расчеты в которых ведутся на игровую валюту, не имеющую аналогов в реальном мире, если для приобретения игровой валюты необходимо так или иначе делать финансовые вложения в реальных денежных знаках, включая абонентскую плату за использование игрового аккаунта? Эти и многие другие актуальные вопросы перед правоведами ставит развитие информационных технологий в области рекреационной деятельности [11].
Еще более остро вопрос о развитии методов и практик правоприменения информационного права в нашей жизни ставят стратегические национальные проекты в области освоения космоса, а также международные локальные конфликты и военные действия [12]. Благодаря развитию принципиально новых информатизированных систем вооружения и средств доставки вооружения к месту боевых действий война в наши дни быстро приобрела некое совершенно новое качество. Если пилота, управляющего беспилотным летательным аппаратом, оборудованным стрелковым оружием еще можно приравнять к человеку за рулем боевой машины, а стрелка-наводчика, осуществляющего выстрел с беспилотника — к военнослужащему с оружием в руках, то какие аналоги и какую концептуализацию в сфере правоприменения можно подобрать для тех ситуаций, когда огонь по различным объектам, людям и животным открывается вследствие сбоев программного обеспечения, проблем спутниковой связи, случайных и намеренных манипуляций с оборудованием и программным обеспечением дронов, поражением системы управления беспилотным летательным аппаратом вредоносными программами в любой части этой системы? А главное, существует ли гарантия, что пилот и наводчик беспилотного летательного аппарата, например граждане США, не владеющие пушту и дари, официальными и наиболее распространенными языками Исламской Республики Афганистан и незнакомые с афганской культурой, способны правильно интерпретировать то, что с трудом можно разглядеть в прицел беспилотника и однозначно отличать какие-либо события местной социальной и хозяйственной активности от попытки организации и осуществления террористического акта? Как показала практика военных действий с применением беспилотных летательных аппаратов, в этом есть поводы сомневаться.
Исходя из вышесказанного можно заключить, что современное информационное право на сегодняшний день представляет собой непрерывно развивающуюся систему мер нормативно-правового обеспечения непрерывно и довольно быстро развивающейся сферы профессиональной деятельности на основе правового осмысления часто совершенно новых процессов. Это касается и концептуализации новых явлений современности, и методологии мобилизации права. Задача лиц, ответственных за правотворчество в сфере информационного права изначально стоять на кросскультурных позициях в силу кросскультурного характера среды, в которой развиваются правоотношения, регулируемые отраслью информационного права.