Понимание эстетического как мышления об искусстве возникает только после И. Канта, посвятившего этой теме завершающую «Критику способности суждения». И. Кант пришёл к эстетике ненамеренно, найдя в ней связующее звено между теоретическим и практическим, чистым и эмпирическим, природой и свободой — красоту. И. Канта так или иначе читают и интерпретируют все выдающиеся философы, включая Ф. Шеллинга и Г. Гегеля. Однако сам под И. Кант эстетикой понимает вовсе не вид, а область суждений.
Отличительной чертой кантовской эстетики является дух диалектики, следствием которого является выделение прекрасного и возвышенного.
Прекрасное есть нравящееся, но не заинтересовывающее, которое, кроме того, привлекает абсолютно каждого, и является проявлением теоретического; возвышенное же одновременно и отталкивает, и притягивает, может не иметь формы и принадлежит практическому. Ф. Шеллинг говорит о стадиях познания возвышенного: признание величия объекта, собственного бессилия перед ним и морального превосходства.
В XX веке к переосмыслению положений И. Канта приходит французский философ Ж. Рансьер, утверждая эстетическое одним из трёх режимов эстетического опыта, наряду с поэтическим (репрезентативным) этическим — по аналогии с политическими режимами.
Примечательно, что, говоря о произведении искусства как об органически целом и завершённом (в отличие от творений природы), И. Кант проводит аналогию именно с государством; Ж. Рансьер развивает связь политического и эстетического через опыт объединения, общности, единства.
Эстетический режим у Ж. Рансьера связан с религией, и, восходя к платоновским идеям, трактует произведение искусства как копию эйдоса. Поэтический режим, в соответствии с «Поэтикой» Аристотеля, подразумевает иерархию жанров. В живописи она диктует, например, идейное превосходство батальных сцен над жанровыми, портрета над натюрмортом. В противовес репрезентативному, эстетический режим является как раз режимом равенства, тем самым кантовским связующим звеном, «общим местом». Так как эстетический опыт доступен каждому, достигается путём «свободной игры воображения», носит социальный характер и не зависит от практического и теоретического (морали и разума), он является также опытом свободы, автономности. Интересно, что русская религиозная философия независимо назовёт это идеей соборности.
Кантовская эстетика хоть и связывает науку и мораль, но имеет самостоятельное значение. Если в опыте прекрасного нет необходимости напряжения воспринимающего, то понимание возвышенного достигается мучительно и носит привилегированный характер. Опыт возвышенного есть также проявление уважения: испытание страхом, смирение гордыни и признание объекта превосходящим себя, вместе с тем, не должно унижать, а напротив, возносить по праву переживания этого опыта. Гения по И. Канту определяет способность создания произведения искусства, но процесс создания остаётся неведомым даже для самого творца.