В этнокультурном плане Сурско-Свияжское междуречье занимает промежуточное положение между территорией западных (волжских) и восточных (прикамских) финнов, что обуславливает особую важность данного региона для изучения процессов их этногенеза. В литературе общепринятой является точка зрения о том, что происхождение западных финнов связано с миграциями с востока. Однако остро дискуссионной остается проблема о времени совершения данных миграций. Причем наибольшие споры вызывает вопрос, имели ли место данные миграции в первые века нашей эры?
Памятники данной территории достаточно интенсивно исследовались в 1960-70-х годах А.Х. Халиковым, Н.В. Трубниковой, А.П. Смирновым и рядом других археологов [1–4]. Однако материалы раскопанных памятников не были полностью введены в научный оборот, в результате чего вопросы их изучения оказались на периферии внимания современных исследователей. Положение изменилось только в последние годы, когда данная тема попала в сферу научных интересов С.Э. Зубова, А.В. Михеева и Н.С. Мясникова. Ими были возобновлены полевые и камеральные исследования памятников Сурско-Свияжского междуречья, материалы которых были опубликованы в монографии и ряде статей [5–7]. Н.С. Мясниковым была подготовлена к защите кандидатская диссертация, что позволило вывести названную проблему на новый уровень научного осмысления [8].
По периодизации Н.С. Мясниковым история развития в регионе археологических культур первой половины I тысячелетия н. э. подразделяется на три этапа, к первому из которых относятся памятники андреевско-писеральского типа. На территории Сурско-Свияжского междуречья они представлены 2 курганными (курганно-грунтовыми?) могильниками, 3 городищами, 2 селищами, 1 кладом и 11 местонахождениями. По проблеме происхождения указанных памятников имеется обширная историография [1; 4; 6; 9–11], которая уже рассматривалась авторами статьи в ряде работ [12–16], поэтому мы не будем касаться истории изучения данного вопроса. Остановимся только на новой, выдвинутой Н.С. Мясниковым, гипотезе о возможном участии «позднескифского» или раннесарматского населения в формирования памятников андреевско-писеральского типа, которая объясняет наличие ряда артефактов западного облика в материалах Сурско-Свияжского междуречья [8, с.12–13].
Следует отметить, что возможность участия раннесарматского населения в сложение памятников андреевско-писееральского типа ранее была подвергнута весьма основательному критическому разбору, сначала Г.И. Матвеевой [9], а затем В.В. Гришаковым и С.Э. Зубовым [10]. Однако они не рассматривали вариант участия в данных процессах сарматского населения Верхнего Дона, культура которого, видимо, впитала в себя ряд позднескифских традиций. К ним в частности можно отнести достаточно широкое использование метательного вооружения, представленного двушипными дротиками, которые в классической сарматской культуре встречаются крайне редко, зато весьма широко распространены на скифских памятниках. Находят аналогии в донских памятниках и такие черты погребального обряда, как преобладающая северо-восточная ориентировка (характерная для погребений первой группы Андреевского кургана), поперечные канавки на дне могилы, являющиеся следами погребального настила, наличие в ряде погребений головы лошади [17, с. 197-199]. Ряд параллелей имеется и в погребальном инвентаре, наиболее яркими из которых являются: пряжки маркоманского типа, фибула «Avcissa», кольцевая застежка-сюлгама, пряжка со склепанным кольцом, браслеты с коническими шишечками на концах [17, с.31, 43, 49-50, 67, 54, 108, рис. 8, 6; 12, 11, 32 — 34; 14, 4; 17, 7; 18, 4; 27, 6; 32, 21].
Наличие указанных аналогий снимает часть аргументов, высказанных против возможного участия сармат в культурогенезе населения Сурско-Свияжского междуречья. Однако остается не ясным, каким образом данная возможность могла быть реализована в действительности? Во-первых, не понятно, что могло побудить сарматское население Верхнего Дона совершить возвратную миграцию на северо-восток. Во-вторых, судя по наличию в Кошибеевском могильнике и ранних мордовских памятниках Посурья и Верхнего Примокшанья весьма заметного пьяноборского влияния [18–19], главные миграции данной эпохи были направлены с востока на запад. Поэтому указанное сходство в погребальных традициях может иметь не донские, а сурско-свияжские корни. В этом случае, присутствие западных артефактов на андреевско-писеральских памятниках объясняется циркуляцией данных импортов в северной части лесостепной зоны, на территории которой андреевское население играло доминирующую роль и, следовательно, могло регулировать их потоки.
В пользу того, что донское население не принимало непосредственного участия на ранних стадиях культурогенеза андреевско-писеральских древностей, свидетельствует отсутствие как донских, так и верхнеокских форм керамики на сурско-свияжских памятниках I — II века н. э. Такие формы сосудов высоких пропорций с тюльпановидным очертанием горла, известны в ранних материалах Кошибеевского могильника, которые Н.С. Мясников включает в состав памятников андреевско-писеральского типа. Однако с этим предположением трудно согласиться. Синхронизация указанных материалов обоснована И.Р. Ахмедовым и И.В. Белоцерковской в тезисной форме и не содержит развернутой аргументации [20], поэтому требует более основательного подтверждения [21]. В ближайшее время данный вопрос будет рассмотрен отдельно, поэтому сейчас мы не будем останавливаться на его обсуждении.
Следует отметить, что Н.С. Мясников явно недооценивает роль прикамского населения в формировании памятников андреевско-писеральского типа. Хотя им самим приводятся достаточно многочисленные пьяноборские аналогии в материальной культуре сурско-свияжских памятников. Подобная недооценка вытекает из предположения о том, что наличие прикамских признаков в культуре населения Сурско-Свияжского междуречья объясняется развитием местных традиций, истоки которых ему видятся в культуре текстильной керамики и позднеананьинской, представленной материалами Чурачикского могильника [8, с.13], что вызывает определенные возражения. Прежде всего, не понятно, какие именно признаки могли быть восприняты андреевско-писеральским населением из культуры текстильной керамики? Предположению о возможном участие в их этногенезе местного позднеананьинского населения, противоречит хронология Чурачикского могильника, погребения которого датируются IV — III вв. до н. э. [22].
Особый акцент Н.С. Мясников делает на описании различий в костюме андреевско-писеральского и пьяноборского населения, которые, конечно, важны, однако с учетом того, что в сложении местной культуры приняло участие не менее двух компонентов, присутствие этих отличий вполне объяснимо и даже обязательно. Более убедительной является аргументация об отсутствии преемственности между городецкой керамикой и посудой поселенческих памятников андреевско-писеральского типа [8, с.12-13]. Следует отметить, что факт отсутствия на чувашских городищах псевдорогожной керамики практически лишает почвы гипотезу о формирование на местной основе позднегородецкой культуры, главным признакам которой ряд исследователей считают гладкостенную керамику с плоским дном и минеральными примесями в тесте сосудов. Гипотеза о позднегородецкой принадлежности данных древностей была выдвинута в середине прошлого века, когда в районах Восточного Поволжья в ареале памятников с круглодонной керамикой, содержащей в тесте органические примеси был зафиксирован ряд поселений с плоскодонной посудой, происхождение которых долгое время оставалось не ясным. Очевидным представлялось только то, что с местными древностями она никак не может быть связана. В это время и было выдвинуто предположение о её связи с городецкой культурой, в результате чего она получила название позднегородецкой. Как было доказано позже, основная масса данной керамики относится к именьковской культуре, носители которой не связаны с городецкими древностями [23, с. 208]. На территории Чувашии подобная керамика, как справедливо отмечено Н. С. Мясниковым, является достаточно разнородной, как в культурном, так и хронологическом отношении [24, с.74].
Существенный хронологический разрыв между материалами автохтонных поселений раннего железного века и андреевско-писеральских памятников имеет место не только на территории Сурско-Свияжского междуречья, но и в Верхнем Посурье. Городецкие слои пензенских городищ и селищ не отличаются большой мощностью, что наряду с немногочисленностью данных памятников на Суре и Хопре свидетельствует об ограниченном времени их бытования [25]. На двух поселениях (Екатериновка и Софьино) найдены фрагменты сине-голубых бусин с глазчатым орнаментом, которые характерны для античных памятников Северного Причерноморья V–III вв. до н.э. [26]. О находках, датирующихся более поздним временем, связанных с городецкими слоями на территории данного региона, не известно. Вероятно, указанным интервалом ограничивается время бытования городецких памятников на Верхней Суре и Хопре [27, с. 27].
Отсутствие в Сурско-Свияжском междуречье местной базы для формирования древностей андреевско-писеральского типа, и их слабая связь с автохтонными культурами предшествующего периода [28], свидетельствует о том, что главную роль в их сложении сыграли прикамские племена пьяноборской и кара-абызской культур, переселившиеся в начале нашей эры на территорию данного региона.