Ф. М. Достоевский - классик мировой литературы. Монолитная фигура писателя стоит особняком, как и фигура любого другого гения. Его творческое наследие представлено, в первую очередь, художественными, а во вторую - публицистическими сочинениями. Творческий базис писателя сосредотачивается на проблематике предреволюционной России, «в которой, как в узловой точке, сходятся все концы и нити прошлого и будущего» [8, с. 319].
Следует сказать, что Достоевский очень остро реагировал на все события, которыми была богата его эпоха. С трудом можно назвать везением факт того, что писатель жил на стыке двух веков и двух политических строев России, где постоянно происходила борьба между западниками и славянофилами; где организовывались различные кружки, участников которых в лучшем случае ссылали на каторгу, а в худшем - расстреливали; где люди из-за ужасов своей жизни и быта, прижимая к груди икону Божьей матери, выбрасывались из окон своих домов. Другими словами, вряд ли можно назвать везением жизнь в обстановке, где царят революционные настроения, требующие переворота власти, и социальная нестабильность, плодящая «двойников» среди интеллигенции и «подпольных людей» среди бывшего крестьянства. Но именно такой режим жизни, опускающий людей на самое дно души, заставляющий их биться в постоянных нравственных метаниях между добром и злом, между Богом и Дьяволом в своём сердце, оказался главной предпосылкой развития гения Достоевского.
Темы, в контексте которых исследователь воспринимает Достоевского как «мыслящего художника», являются достаточно проработанными и стоят на стыке философии и филологии. И это важная черта выбранной нами темы, поскольку при анализе творчества и мировоззрения писателя философам не следует забывать о том, что Достоевский это не только мыслитель, а филологам - что он не только художник слова.
Писатель не стремился построить строгой в научном смысле философской системы, и эта бессистемность взглядов, скорее роднит его с великими моралистами античности и раннего средневековья, нежели со сциентистами и конструктивистами Просвещения. Авторитетность научного знания, нацеленная на эмпирическую достоверность, отрицательно определяет антиномичность мировоззрения и творчества Достоевского. Но, вероятно, именно равноценность противоречий, возникающих в процессе рассуждений автора и его героев, определяет всякую другую особенность его творчества. В конце концов, ещё главный рационалист 19 века Иммануил Кант объяснил, что не всякая проблема разрешима с помощью опыта и «рацио», а размышление над противоречиями, бесплодное для научности, весьма полезно для мудрости. И проблематика Достоевского актуальна потому, что антиномичность её вопросов касается каждого человека и имеет вневременной характер. А значит, не следует называть противоречивость изъяном писателя, поскольку она - талант его острого ума.
Наследию Достоевского-художника свойственен полифонизм, который Бахтин М. М. определил как «совершенно новый тип художественного мышления», «новую художественную модель мира» [2, с. 7]. Сутью полифонизма, по определению Бахтина, является «множественность самостоятельных и неслиянных голосов и сознаний» [2, с. 10], то есть «равноправность» и «полноценность» размышлений автора и его героев. Другими словами, полифонизм, в отличие от монологизма, не предполагает авторского обладания конечным знанием и наделяет героя произведения большей свободой мысли, не превращая его в «рупор» авторского замысла.
Достоевский-мыслитель, каким он представляется читателю в своих публицистических сочинениях, уже говорит об искусстве от первого лица, формулируя также и определённые положения своей эстетики, квинтэссенция которых выводится в его работах. Здесь важно отметить, что теоретическое осмысление искусства и написание произведений составляют не разрозненное, а единое поле работы Достоевского. Он не просто «декларировал свои эстетические принципы, но и сознательно следовал им в художественной практике» [9, с. 6]. Именно поэтому он - «мыслящий художник».
Творчество Достоевского многопланово, и осмысление этой особенности, вероятно, является одним из ключевых моментов в попытке целостного философского обоснования взглядов писателя. Эстетическая многоплановость произведений Достоевского представляет собой систему, в основе структуры которой лежит «принцип нормативной и релятивной эстетики» [1]. В соответствии с этими принципами раскрывается амбивалентная сущность, как человека, так и красоты. С позиций нормативной эстетики реципиент оценивает то или иное явление однозначно, согласно традиционным представлениям, то есть в рамках классических категорий: прекрасное-безобразное, возвышенное-низменное, трагическое-комическое и другие. Релятивная же эстетика позволяет преодолеть однозначность, и тем самым наиболее полно раскрыть сущность исследуемого объекта.
Последний принцип лежит и в основе полифонизма Достоевского. С точки зрения эстетики, релятивистские оценки содержат в себе единство нормативных противоположностей, потому, пока «автор находится на позиции “согласие-несогласие”» [1], характеры героев произведений одновременно заключают в себе нормативно-положительное и противоположное ему нормативно-отрицательное. Но, когда «автор переходит на позицию “оценки-приговора”» [1], подводится некоторый итог размышлениям и оценка с релятивистских позиций смещается в сторону нормативных. И здесь действительно имеет место быть сравнение [См.: 1] данной особенности художественного стиля писателя с заповедью Христа: «Не суди, да не судим будешь», поскольку она легла не только в основу мировоззрения Достоевского-мыслителя, но и в основу формы Достоевского-художника.
Сам Достоевский, конечно, религиозен. Притом религиозен настолько, что пытаясь разрешить лично для себя вопрос о Боге, он никогда не ставит под сомнение Его существование. Он сам не подвергает никакой критике данное своё убеждение и не терпит её со стороны. «Для писателя, если существование Бога отрицается, мораль вообще перестает существовать, так как человек становится на место Бога, все оказывается дозволенным, в том числе и любые античеловечные акции, вплоть до убийства и самоубийства» [7, с. 268]. В этом видится причина отхода Достоевского от Белинского В. Г., который «учение Христово…должен был разрушать, называть его ложным и невежественным человеколюбием, осужденным современною наукой и экономическими началами» [6, с. 10]. Однако религиозные размышления представляют собой лишь одну из граней творчества писателя, что не даёт оснований для определения его как «исключительно христианского философа» [9, с. 25].
Интересно, что при рассмотрении эстетических взглядов Достоевского, сходятся воедино все другие контексты анализа его творчества. Говоря об эстетике Достоевского, мы должны обращать внимание и на её неразрывность с этико-религиозным аспектом. Особенно это касается вопроса об идеале, который усматривался писателем в триединстве красоты, добра и истины. «Добро, отделенное от истины и красоты, есть только неопределённое чувство, бессильный порыв, истина отвлечённая есть пустое слово, а красота без добра и истины есть кумир. <...> Истина есть добро, мыслимое человеческим умом; красота есть то же добро и та же истина, телесно воплощённая в живой конкретной форме» [10, с. 245]. Данные рассуждения В. С. Соловьёва подводят черту над главным постулатом эстетики Достоевского, высказанного в романе «Идиот»: «мир красотой спасётся» (или «красота спасёт мир») [5, с. 317].
В наше время данный постулат зачастую связывается с внешней красотой человека. Однако у самого Достоевского он имеет другой смысл. Его пониманию красоты свойственна диалектичность внутреннего и внешнего. А потому, то, что красиво снаружи, не обязательно красиво и внутри, так же и наоборот. Для писателя красота является сутью человека как «образа и подобия», именно поэтому она состоит в единстве с истиной и добром, и поэтому же потребность в ней «неразлучна с человеком, и без неё человек, может быть, не захотел бы жить на свете» [5, с. 94]. Красота, воплощённая в творчестве, есть «необходимая принадлежность человеческого духа» [5, с. 74]. Искусство же, как всякая совокупность творчества, «есть такая же потребность для человека, как есть и пить» [5, с. 94]. А потому искусство, вопреки мнению утилитаристов, «всегда своевременно и действительно, никогда не существовало иначе и, главное, не может иначе существовать» [5, с. 98].
Но если в «Идиоте» красота осмысляется по-детски наивно, притом здесь, вероятно, сознательно не раскрывается вся её сущность, то в романе «Братья Карамазовы» Дмитрий в опредёленном смысле продолжает размышления князя Мышкина. Для него красота страшна, ужаса и таинственна - «тут дьявол с богом борется, а поле битвы - сердца людей» [3, с. 100]. Таким образом, красота здесь становится точкой, где эстетическое переходит в этическое. Отсюда и явление амбивалентности красоты, представленное двумя типами красоты: «идеал Мадонны» и «идеал содомский». Оба этих «идеала» представляют собой своеобразную модель личности, которая живёт по христианскому закону любви к ближнему и является духовно целостной и целомудренной («идеал Мадонны»), либо которая руководствуется эгоизмом и индивидуализмом и утратила всякую целостность духа («идеал содомский»). Притом если в «идеале Мадонны» красота находится в единстве с добром и истиной, то в «идеале содомском» это единство утрачивается и без него человек ведом своей греховностью, порочностью и жестокостью. А потому и вправду «широк человек, слишком даже широк» [3, с. 100]. И со слов Мити Карамазова видно, что красота является мерой бытия; она антиномична, но присутствует на всех его уровнях. И человека нужно «сузить» для того, что бы направить его сознание к различению прекрасного в его различных и повсеместных проявлениях. Вот тогда «красота спасёт мир», преобразив и мир, и самого человека.
В целом, вся литература, представленная ниже в списке, как будто упускает что-то важное в вопросе соотношения личности Достоевского и его творчества. Человека такой величины сложно представить адекватно и целостно. Но вероятно, что именно способности целостного видения писатель старался обучить своих читателей.
Ведь для Достоевского человек - это главное. Он - «тайна, которую следует разгадать». Другой такой тайной для него был только Бог. И разница состоит лишь в том, что человека разгадать можно, а в Бога остаётся только верить и укрепляться в своей вере в Него. Но для читателей его романов такой загадкой является сам автор. Ведь не зря вот уже больше века мыслители всего мира бьются над разгадкой его «проклятых вопросов».
И эстетика, и искусство, и красота необходимы человеку, согласно Достоевскому потому, что без них не будет единства и гармонии в душе и в мире; не будет совершенного триединства из-за чего и сам образ человека станет иным. Но пока есть красота, искусство и эстетика, человеку указан путь не только совершенствования, но и спасения.