Субъективная реальность — специфическое и неотъемлемое качество сознания. Именно оно создает главные теоретические трудности эпистемологического и онтологического характера при разработке проблемы сознания, и прежде всего в плане объяснения связи явлений сознания с мозговыми процессами.
Проблема сознания играет все более значительную роль в системе научных знаний, связанных с конвергентным развитием НБИК — нанотехнологий, биотехнологий, информационных и когнитивных технологий (особенно это касается двух последних составляющих). НБИК-конвергенция создает небывалые, чрезвычайно мощные средства преобразования человека и социума. Нет сомнений, что именно конвергентное развитие этих мегатехнологий будет определять судьбы земной цивилизации. Но это влечет столь же масштабные риски и угрозы ее существованию.
В ходе конвергентных процессов в системе НБИК формируются интегральные объекты, описание и объяснение которых предполагают использование познавательных средств, специфичных для физических, химических, биологических, компьютерных, психологических и других наук, но вместе с тем требующих их соотнесения и объединения в некоторой общей концептуальной структуре. Более того, такого рода интегральные объекты явно или неявно содержат или предполагают социогуманитарные описания и объяснения. Речь идет фактически о трансдисциплинарной проблематике, охватыва-ющей все основные разделы современного научного знания, в том числе гуманитарные и социальные дисциплины. И это позволяет говорить о необходимости включения в систему НБИК социальных технологий, которые призваны выполнять функции ценностной ориентации и регуляции, прогнозирования и экспертного санкционирования.
На пути такого рода интегративных процессов возникают серьезные эпистемологические трудности, что проявляется прежде всего при попытках соотнесения и объединения языков и средств физического описания (и объяснения), с одной стороны, и социогуманитарного и психологического описания (и объяснения), с другой. Эти трудности связаны с категориальной разобщенностью двух традиционных языков, на одном из которых описываются физические, химические, физиологические, технические явления, а на другом явления субъективной реальности, сознательной деятельности, культуры.
Первый из них является по существу «физикалистским», его категориальной основой служат такие понятия как «масса», «энергия», «пространственное отношение» и т.п.; второй язык, так сказать, «гуманитаристский», основывается на понятиях «смысла», «ценности», «цели», «воли», «интенционального отношения» и т.п. Эти две различные группы понятий достаточно автономны, не имеют между собой прямых логических связей. Чтобы их связать требуется «мост», нужна специальная, теоретически адекватная концептуальная структура, способная объединить эти два языка.
Подобная концептуальная структура может быть развита на базе «информационного языка», так как понятие информации допускает не только формальное (синтаксическое), но и семантическое и прагматическое описание и потому способно выражать основное «гуманитаристское» содержание (смысл, ценность, интенциональность, цель и т.д.), а, с другой стороны, в силу кодовой воплощенности информации в своем материальном носителе, оно допускает «физикалистские» описания (пространственные, энергийные, субстратные и др.).
«Информационный язык» хорошо приспособлен для функциональных описаний и объяснений, широко и продуктивно используется в психологических, нейрофизиологических, лингвистических исследованиях, не говоря уже о компьютерных науках. Его интегративные возможности хорошо проявились в области когнитивной науки, стремящейся — и не безуспешно — объединять результаты перечисленных областей исследований в единой объяснительной модели.
«Информационный язык» способен служить возникновению новых продуктивных информационных подходов для решения междисциплинарных проблем, выступать эффективным средством повышения степени взаимопонимания и сотрудничества специалистов разных областей науки, вовлеченных в разработку проблематики НБИК.
Разумеется, разработка проблем междисциплинарности и трансдисциплинарности, которые настоятельно диктуются развитием НБИК-конвергенции, далеко не исчерпывается информационными подходами, используются другие широкие концептуальные средства и идеи (синергетические, сетевого моделирования и пр.). Становится очевидной необходимость более глубокого понимания взаимозависимостей науки и технологии, того качественно нового образования, которое именуется «технонаукой», преодоления тенденций технологического редукционизма в истолковании НБИК и своего рода бессубъектности этого образования. Важно еще раз подчеркнуть необходимость включения в него пятого компонента — социальных технологий (и социогуманитарного знания, на основе которого они формируются и развиваются). Социогуманитарное знание и социальные технологии должны стать органической составляющей этой динамической системы и выступать в качестве существенного, неотъемлемого фактора ее развития. Уже в ближайшем будущем этот фактор должен обрести достаточную силу, чтобы выполнять функции стимулирования и формирования приоритетных векторов развития, нормативного регулирования, прогнозирования и экспертного санкционирования процессов и результатов конвергентного развития мегатехнологий.
С тех пор, как возникла и стала обсуждаться идея конвергенции четырех мегатехнологий прошло более 10 лет, а сама аббревиатура НБИК получила широкое распространение после 2001 года, когда под эгидой Национального научного фонда США было выдвинута так называемая НБИК-инициатива. За это время произошли существенные изменения в структуре НБИК, остро поставлены проблемы социальной значимости процессов конвергентной эволюции, ее субъектов, форм их институциализации и способов управления этими процессами. Все это дает основание говорить теперь не о системе НБИК, а о системе НБИКС.
Не случайно, первый в России Центр конвергентных нано-био-инфо-когнитивных наук и технологий, созданный и возглавляемый директором «Курчатовского Института» М.В. Ковальчуком, развивает специальный социогуманитарный блок, призванный играть первостепенную роль в формировании, как выражается М. В. Ковальчук, «новой междисциплинарной ментальности», в «запуске будущего». По существу это — первый опыт институциализации социогуманитарных наук и технологий в системе конвергентных мегатехнологий — знамение нового этапа их развития в мировом масштабе. Это развитие справедливо именуют «Великим синтезом» наук и технологий ХХ1 века, преобразующим облик земной цивилизации. Он разительно отличается от тех форм интегративных процессов, которые имели место на предыдущем этапе развития науки.
Здесь уместно сделать небольшой исторический экскурс. Примерно со середины прошлого века значение комплексных научных исследований начало быстро возрастать, все чаще самые значительные результаты стали добываться на стыке различных наук; в развитии научного знания усилились интеграционные тенденции. Это проявлялось в быстром развитии таких дисциплин как физхимия, биофизика, биохимия, психофизиология, нейролингвистика, социобиология; возникли теория информации и кибернетика, успехи молекулярной биологии привели к расшифровке генетического кода. Именно в этот период стали специально создаваться общие междисциплинарные концептуальные платформы, призванные содействовать интеграционным процессам.
Я имею в виду прежде всего общенаучные понятия и общенаучные подходы, которые получили такое название, поскольку могли в той или иной форме использоваться практически во всех науках. Они основывались на таких, хорошо известных понятиях, как система, структура, функция, информация и др. Но, став действительно общенаучными, эти понятия получили существенную теоретическую разработку, послужили развитию широких познавательных подходов — системных, структурных, функциональных, информационных. Некоторые из них оказались весьма продуктивными для установления концептуальных связей между ранее разобщенными. научными дисциплинами. Эти общенаучные понятия и подходы образуют некое промежуточное теоретическое звено между философским и конкретно-научным уровнями исследования. Их анализу были посвящены многие отечественные философские работы, начиная с 70-х годов, в которых, на мой взгляд, содержится немало рациональных утверждений.
Примерно в тоже время интенсивно развиваются нейрофизиология, психофизиология, нейропсихология, психогенетика, ряд других комплексных дисциплин, исследующих психические процессы (в том числе бессознательные), формируются когнитивные науки. Значительные результаты в этих направлениях исследований были достигнуты отечественными учеными (П.К. Анохин, Н.А. Бернштейн, Н. П. Бехтерева, И.С. Бериташвили, А.Р. Лурия, В. П. Эфроимсон и др.).
Весьма продуктивный опыт развития когнитивных наук за последние три-четыре десятилетия свидетельствует, однако, о том, что само качество субъективной реальности продолжает оставаться в тени, не выделяется в виде специального объекта исследования, берется слитно с нейрофизиологическими, поведенческими и речевыми аспектами психической деятельности, а нередко и отождествляется с последними, В таком случае модели сознания оказываются слишком упрощенными, поскольку ограничиваются его когнитивными функциями.
Проблема «сознание и мозг» («mind-brain problem») вот уже более полувека находится в центре внимания аналитической философии, ей посвящено поистине огромное число книг и статей. Большинство представителей аналитической философии номинально признают за сознанием качество субъективной реальности (используя для его обозначения термины «ментальное», «феноменальное», «интроспективное», «субъективный опыт», «квалиа» и др.). Но поскольку явления сознания в таком качестве не вписывается в физическую картину мира, они видят свою объяснительную задачу в том, чтобы редуцировать «ментальное» к физическому, элиминировать «ментальное» из научного языка.
Именно в традиционной проблеме «сознания и мозга» особенно остро выступала несовместимость «ментального» с «физическим» («физиологическим») — так называемый парадокс связи «непространственного» с «пространственным». А постольку на этом объекте в основном и отрабатывались модели редукции ментального к физическому (различные версии так называемого «научного материализма» и «теории тождества» ментального и физического, представленные на первом этапе такими философами как Фейгл, Смарт, Армстронг и др.) и модели элиминации ментального из научного языка (так называемый «элиминативный материализм», выдвинутый Фейерабендом и ранним Рорти, защищавшийся в разных версиях многими их последователями).
Эти модели и концепции разрабатывались с позиций радикального физикализма, представляющего собой общее воззрение онтологического и эпистемологического характера. Согласно этому воззрению, говоря кратко, единственная объективная реальность есть физическая реальность и единственная фундаментальная наука есть физика. Поэтому всякое знание, которому придается научный статус, должно быть сведено к физическому основанию (позиция, четко заявленная представителями логического позитивизма!). Поскольку «ментальное» не допускает приписывания ему физических свойств, то отсюда — убеждение в заведомой фиктивности онтологии субъективной реальности и необходимости редукции «ментального» к физическому, физиологическому, в крайнем случае, к бихевиоральному или к языку.
В соответствии с парадигмой физикализма, господствовавшей в научном мышлении три столетия, то, чему нельзя непосредственно приписывать физические свойства (массу, энергию и др.), невозможно включить в причинную цепь событий: «ментальное» является «номологическим бездельником» («nomological dangler»). Нетрудно увидеть, что этот тезис современных физикалистов воспроизводит старый ход мысли (бытовавший в психологии и философии с конца ХIХ века, но известный гораздо раньше), согласно которому психическое есть не более чем «эпифеномен» — некий бесплотный и пассивный дублер мозговых физиологических процессов; и для того, чтобы преодолеть «психофизический параллелизм» и избавиться от «эпифеноменализма», чтобы придать психическим явлениям действенность, надо рассматривать их как высшую форму физиологических процессов, как особую разновидность физического (см. краткий исторический экскурс, касающийся происхождения термина «эпифеномен», и подробный критический разбор взглядов тех авторов, в том числе ряда советских философов, которые не видели друго способа избегнуть «эпифеноменализма»: думаю, это может быть полезным — ведь мы часто забываем исторические уроки, обряжая старые ходы мысли в новые слова).
Еще один плод физикалистской интенции (часто несознаваемой) и во многом воспроизводящий на новый лад старое клише эпифеноменализма, — мысленное экспериментирование с «зомби», существом начисто лишенным сознания, но способным делать все, как человек. Здесь — та же исходная посылка, что субъективная реальность не обязательна, более того, для описания всех человеческих функций она излишня, ибо все они могут осуществляться без привлечения сознания. Многолетнее обсуждение идеи «зомби» в аналитической философии показало невозможность ее теоретического оправдания, но оно не было, конечно, бесплодным, послужило тщательному анализу концепции функционализма и выяснению ее места в разработке проблемы «сознание и мозг».
Если вначале в аналитической философии безраздельно господствовал физикалистский редукционизм, то в последние два десятилетия на первый план выдвинулись концепции функционалистского редукционизма. Вместе с тем среди представителей аналитической философии усиливается критика редукционизма, в том числе и его функционалистского варианта (Т. Нагель, Дж. Сёрл, Д. Чалмерс и др.).
Важно иметь в виду, что принципы функционализма вовсе не обязательно должны служить целям редукционистского объяснения сознания, они могут с полным основанием использоваться и в антиредукционистских целях. Об этом свидетельствует как условия формирования принципов функционализма, так и опыт их применения в различных концептуальных построениях.
Примерно со средины прошлого века, благодаря знаменитым работам А. Тьюринга, теории информации К. Шеннона, кибернетике и успехам в исследовании самоорганизующихся систем, появились новые теоретические возможности объяснения действенной способности психических явлений путем истолкования последних в качестве информации и использования понятия информационной причинности. Но это потребовало поистине парадигмального сдвига, связанного с отказом от возможности унификации научного знания на базе физики и, следовательно, от признания ее в качестве единственной фундаментальной науки.
Сформировалось еще одно фундаментальное основание современной науки, выражаемое парадигмой функционализма. Последняя фиксирует то принципиальное обстоятельство, что описание и объяснение функциональных отношений логически независимо от физических описаний и объяснений (т.е. функциональные свойства не редуцируемы к физическим свойствам) и постольку служит теоретическим фундаментом для широкого круга научных дисциплин, изучающих информационные процессы и самоорганизующиеся системы.
Информационная причинность — особый тип каузальности, характерный для самоорганизующихся систем (биологических, биотехнических, биосоциальных, биотехносоциальных и различного рода социальных систем). Она определяется принципом инвариантности информации по отношению к физическим свойствам ее носителя. Одна и та же информация может быть воплощена в носителях, имеющих разные физические свойства (массу, энергию, пространственно-временные характеристики). Другими словами, одна и та же информация может кодироваться по-разному, существовать, передаваться, воспроизводится в разных кодовых формах. При информационном управлении не только цель действия, но и сам причинный эффект, смысл и результат действия, определяется информацией как таковой (т.е. исторически сложившейся кодовой зависимостью), а не самими по себе физическими свойствами ее носителя (поскольку они могут быть разными). Естественно, что это ни в коей мере не умаляет роли физических закономерностей и понятия физической причинности, но создает предпосылки для новых подходов к разработке проблематики самоорганизующихся систем, к исследованиям сознания, его связи с мозговыми процессами и НБИКС в целом, т.е. при решениях широчайшего класса задач, использующих понятийный аппарат описания и объяснения информационных процессов и самоорганизующихся систем.
С этих позиций явление субъективной реальности есть информация о чем-то (в силу «содержательности», интенциональности явлений сознания). Оно не эпифеномен, а особое, выработанное в ходе эволюции свойство некоторых мозговых информационных процессов, особый способ представленности информации для индивида. В явлениях субъективной реальности ему дана информация в «чистом» виде, т.е. информация об информации (ибо мозговой носитель этой информации им ни в коей степени не отображается); вместе с тем ему дана способность оперировать этой информацией в довольно широком диапазоне и, используя ее, оперативно управлять своими органами движения. Явление субъективной реальности выполняет каузальные функции в качестве информации. Психическая причинность есть вид информационной причинности.
Информационный процесс, лишенный качества субъективной реальности, протекающий, как иногда говорят, «в темноте», отличается по своим структурным, оперативным, целевым характеристикам и по своим каузальным функциям от тех информационных процессов, которые представляют индивиду субъективно переживаемую информацию (см.более подробно). У компьютера нет субъективной реальности. Для ее возникновения нужна особая динамическая функциональная структура, подобная той, которой располагает головной мозг.
Исходя из принципа инвариантности информации по отношению к физическим свойствам ее носителя, теоретически мыслима возможность создания подобной функциональной структуры на небиологических субстратах. В такой же мере теоретически мыслимо существование в иных областях Вселенной разумных существ, имеющих другую субстратную основу и функциональную организацию. В практическом же отношении возможность изофункционализма систем успешно реализуется в довольно значительных масштабах, особенно в технике и медицине (замена естественных органов искусственными, которые выполняют те же функции и т.п.). Эта возможность открывает широкие перспективы в конструировании систем, в которых интегрированы электронные, биологические и технические компоненты, для конвергентного развития НБИКС в целом, одной из главных задач которого, по слова М.В. Ковальчука, является создание «биоробототехнических систем», «антропоморфных технических систем, подобных конструкциям, создаваемым живой природой».
Нейронаучные исследования психической деятельности являются сейчас мощным фактором развития информационных технологий. Становится ясным, что одним наращиванием мощи современных компьютеров нельзя обойтись, необходимо изменение их базовой алгоритмической структуры, использование новых подходов («параллельного процессинга», «многоядерных систем», концепции «недоопределенности» и др.), опирающихся на исследование специфических способов переработки информации в нервной системе. Это справедливо подчеркивается В. Велиховым, по словам которого «сейчас необходимо переконструировать системы сбора, обработки, анализа информации и адаптировать их к новым системам по аналогии с био, конструирование снизу-вверх, а не наоборот сверху-вниз, как мы двигаемся сейчас». В свою очередь, повышение разрешающей способности компьютерных моделей является важнейшим фактором прогресса в нейронаучных и когнитивных исследованиях.
Информационный подход к проблеме «сознание и мозг» позволяет не только дать четкий ответ на трудный вопрос о связи явлений субъективной реальности с мозговыми процессами, но и наметить новые экспериментальные направления его разработки. Например, я вижу дерево. Переживаемый мной образ дерева, как явление субъективной реальности, есть информация об этом предмете (обозначим ее А). Информация же необходимо связана со своим носителем. Согласно данным нейронауки, носителем информации А является определенная мозговая нейродинамическая система (обозначим ее Х). Связь между А и Х носит функциональный характер; представляет собой кодовую зависимость, сложившуюся в филогенезе и онтогенезе; А и Х — явления одновременные и однопричинные; они находятся в отношении взаимооднозначного соответствия; Х есть кодовое воплощение А или, короче, код А. Основательное исследование связи А — Х, структурной и функциональной организации систем типа Х, означает расшифровку мозгового кода данного психического явления.
Но что означает «расшифровка кода» (декодирование), если информация всегда существует в своем физическом носителе, следовательно, только в кодовой форме и от нее невозможно избавиться?
Она может означать лишь одно: преобразование «непонятного» кода в «понятный». Для каждой самоорганизующейся системы существует два типа кодов. Назовем их «естественными» и «чуждыми». Первые сразу «понятны» системе, «прозрачны» для нее, т.е. несут «открытую» для нее информацию, «готовую» для управления (например, слово «дерево» для знающего русский язык, в отличие от тех, кто его не знает).
Расшифровка кода (декодирование) требуется, когда система имеет дело с «чуждым» кодом. Но это означает лишь его преобразование, перекодирование в «естественный» код. После того, как найден и закреплен способ такого преобразования, «чуждый» код становится для самоорганизующейся системы «естественным», т.е. новым элементом ее функциональной организации.
В живой системе существуют фундаментальные коды, например, код ДНК, с которыми в процессе развития самоорганизации согласуются другие кодовые новообразования.
Мозговой код типа Х, который мы стремимся расшифровать, является для меня внутренним «естественным» кодом. Воплощенная в нем информация дана мне непосредственно, в «чистом» виде, т.е. в виде моих ощущений, образов, мыслей и т.п., Для другого же (скажем, исследователя мозга) Х является внешним «чуждым» кодом.
Опираясь на эти и другие положения информационного подхода, ставится задача анализа процедуры расшифровки кодов (она крайне актуальна не только для нейронауки!). Для нее первостепенное значение имеет опыт расшифровки генетического кода и наиболее показательные результаты расшифровки нейродинамических кодов психических явлений, достигнутые с помощью метода ФМРТ (функциональной магнитно-резонансной томографии) и других методов (ставшие широко известными работы М. Николелиса, Дж. Гэлента и Ш. Нишимото и др.). Важное значение приобретают здесь методы нейролингвистики и криптологии.
Поскольку в данной статье нет возможности подробно рассматривать эту многоплановую тему, я ограничусь лишь обозначением главных вопросов, требующих разработки в первую очередь. Это:
- Анализ понятия кодовой зависимости;
- Способы диагностики кодового объекта (т.е. содержащего определенную информацию);
- Описание и определение видов и типов кодов («естественные» и «чуждые», «внутренние» и «внешние», «ситуативные» и «постоянные», «частные» и «фундаментальные» для данной самоорганизующейся системы);
- Специфика кодов типа Х как «внутренних» и «естественных» для меня и «внешних» и «чуждых» для другого (в том числе для исследователя);
- Анализ двух видов задач расшифровки кода — прямой (когда дан кодовый объект и требуется определить содержащуюся в нем информацию) и обратной (когда дана определенная информация и требуется определить ее носитель, включая его кодовую организацию);
- Обоснование коммуникативного характера процедуры расшифровки кода как процесса преобразования «чуждого» кода в «естественный».
Разработка этих вопросов создает во многом новые теоретические и методологических установки для экспериментальной деятельности в нейронауке, так как в данном случае речь идет уже не просто о корреляции данного явления субъективной реальности с некоторыми мозговыми нейродинамическими явлениями (не всегда достаточно четко определенными), а о расшифровке их кодовой организации, требующей дополнительных экспериментальных подходов и обоснований. Вместе с тем задача расшифровки кода существенно отличается от классических задач естествознания, ибо включает коммуникативный и герменевтический аспекты, которые требуют опоры на категорию понимания и тем самым усложняют типическую структуру объяснения в нейронауке.
Отметим в этой связи идею аутоцереброскопа, согласно которой я сам могу наблюдать и исследовать связь своих собственных психических и мозговых процессов. В современных условиях она может иметь определенную экспериментальную перспективу. Но и в этом случае, несмотря на переживание мной А в «чистом» виде, я должен буду сделать то же, что и внешний наблюдатель, т.е. получить А (его «содержание») независимым способом.
Важно подчеркнуть, что исследования по расшифровке мозговых кодов интенсивно ведутся в десятках крупнейших научных центров за рубежом, в нейронауке оформляется новое направление, которое можно назвать нейрокриптологией. Это знаменует новый этап в разработке проблемы «сознание и мозг». «Раскрытие нервного кода — один из главных вызовов нейронауке, а если перефразировать Фрейда, то это царская дорога к пониманию сознания»; (см. также).
Узкое место в этих исследованиях связано с вопросом о корректном выделении и описании определенного явления субъективной реальности как объекта расшифровки его мозгового кода. Этот вопрос имеет принципиальное эпистемологическое и методологическое значение, В нынешних экспериментальных работах используются весьма общие и расплывчатые понятия (мысль, восприятие, желание и т.п.). Необходим основательный феноменологический анализ многомерного континуума субъективной реальности, построение вначале хотя бы отдельных блоков систематики явлений субъективной реальности, способных служить существенному развитию программы экспериментальных исследований (подобные вопросы у западных представителей нейронауки пока не получают серьезного осмысления!).
В этом отношении требуется анализ способов корректного расчленения континуума субъективной реальности («потока сознания») по временному и «содержательному» параметрам, форм их дискретизации и структурно-динамической упорядоченности (учитывая вместе с тем связь выделяемых фрагментов с диспозициональным и арефлексивным уровнями психических процессов). При этом необходим учет индивидуальных особенностей личности, корректное формирование личностных и межличностных инвариантов А, а тем самым и Х — таким способом обычно теоретически преодолевается порог уникальности, неповторимости, непрестанной изменчивости всякого единичного явления при его исследовании.
Наряду с рассмотрением и оценкой разрешающей способности методов, используемых в нынешних условиях для расшифровки мозговых кодов, важной задачей является выяснение основных факторов и способов построения моделей тех нейродинамических систем, в которых закодированы определенные явления субъективной реальности. Это зависит от создания более эффективных интерфейсов «мозг-компьютер» и совершенствования программ компьютерного анализа отводимых от мозга сигналов (последнее сохраняет значительный эвристический ресурс, как показал опыт анализа ЭЭГ и материалов ФМРТ). Здесь на первом плане стоит задача формирования квазистационарных инвариантов явлений А (Х) в качестве объектов расшифровки кода и требуется определение их содержательного, формального, ценностного и оперативного параметров. Тем самым задаются основные координаты метаинформации, определяющей исходную позицию для расшифровки кода. Наибольшие трудности связаны с подступом к содержательному параметру явлений субъективной реальности. Их преодоление требует прежде всего построения корректных моделей соотношения формального и содержательного описания явлений субъективной реальности (попытки анализа и решения обозначенных выше вопросов содержатся в следующих работах).
Дальнейшее существенное продвижение в расшифровке мозговых кодов явлений субъективной реальности будет иметь первостепенное значение для развития когнитивных и информационных технологий и всей системы НБИКС. Оно способно вызвать фундаментальные изменения в межличностных отношениях и в коммуникативных структурах социума как позитивного, так и весьма опасного негативного характера. Это должно стать предметом пристального внимания философов. Сейчас они становятся особенно востребованными не только в области эпистемологических и методологических проблем развития НБИКС, но и теми острыми, неотложными вопросами социального, этического и экзистенциального плана, которые ставят перед ними это развитие.