За последние 15–20 лет в нашей общественной жизни были сокрушены многие догматы, произошли существенные изменения в массовом сознании. Но вместе с тем мы обнаруживаем на каждом шагу чрезвычайную устойчивость привычных символов веры, трудности усвоения массовым сознанием новых ценностных ориентаций, новых мировоззренческих установок, новых политических и правовых принципов. Это обусловлено многими объектив- ными обстоятельствами. Среди них важную роль игра- ют культурно-исторические и социально-психологические факторы. Власть наличных стереотипов и мифологем над умами людей поддерживается их склонностью выда- вать желаемое за действительное, охотно принимать на веру такие положения, которые отвечают их текущим интересам, освобождают от мучительного выбора, принятия самостоятельного решения и, главное, от ответственности.
Но среди множества факторов, способствующих стойкости догматических стереотипов, весьма существенную роль играет феномен полуправды. Чтобы обрести устойчивость, укорененность в умах огромного множества людей, мифологема или символ веры должны быть правдоподобными, иметь ясную логическую форму и эмпирические подтверждения, способные обеспечить их убедительность для массового сознания.
Как антипод обмана правда характеризуется признаками подлинности и несомненности, целостности и неделимости. Она в принципе исключает какое-либо ее ущемление и дозирование. Выступая в качестве одной из высших ценностей, правда символизирует идеальные, предельно честные межличностные и социальные отношения, а постольку предполагает этический максимализм, должна противостоять не только обману, но и всевозможным релятивистским поползновениям, склонности стушевать острые грани, непримиримые оценки. Ведь такая склонность типична для человеческой натуры, выражает ее слабость, действие компенсаторных механизмов, используемых для облегчения мучительного процесса выбора. Действительная правда, полностью соответствующая своему понятию, – едина, неделима, не подлежит поправкам хитроумия и конъюнктуры.
Однако в жизни определить и распознать действительную правду не так-то просто. Под личиной правды не столь уж редко выступает самый гнусный обман, ее именем освящаются невежество и предрассудки, низменные побуждения и корысть. Люди склонны охотно подавлять свои сомнения и признавать за правду нечто такое, что является лишь надеждой на правду, довольствоваться крохами правды. Трудности различения правды и лжи усугубляются, когда ложная, искажающая суть дела информация включает истинные сведения, правдивые мотивы.
Процессы обновления, происшедшие в России, обострили и повысили нашу потребность в полной, несомненной истине и справедливости. Поэтому столь актуальным является ныне вопрос о действительной правде и феномене полуправды, о котором столь часто говорится со всевозможных трибун и в прессе.
Попытаемся вначале хотя бы в самых общих чертах определить то, что именуют полуправдой. Это, по-видимому, частичная правда, не вся правда о том, что нас интересует, или же это такое сообщение, которое является неправдой, хотя и содержит некоторую верную информацию. Но возможны и другие варианты полуправды, более хитроумной, многослойной, искусно организованной мастерами политических и иных социальных игр, тщательно загримиро- ванной под откровение. И, наоборот, неловкой, плохо маскирующей свою частичность или дозирующей информацию из благих побуждений, в силу необходимости сохранения тайны, служебной субординации и т.д., и т.п.
Многообразие проявлений феномена полуправды требует тщательного анализа. Это довольно трудная задача. Не претендуя на ее разрешение, мы ограничимся рассмотрением лишь некоторых аспектов этой проблематики.
Прежде всего, надо указать на тот довольно типичный случай, который находится в центре внимания массовой прессы и публицистики. Речь идет о разновидности полуправды, названной в свое время И. Виноградовым «порционной» и «поэтапной». Приведем его слова, написанные в разгар борьбы за «перестройку» с характерным для того времени максимализмом требований и надежд: «Полнота правды о том, чем живет и что думает общество, нужна именно сейчас, сегодня, сразу, а не по кусочкам и когда-то в будущем. Точно так же, как не завтра и не послезавтра, а сейчас, сегодня, и не отмеренными порциями, в по возможности сразу и целиком нужна нам вся полнота правды о всех сферах реальности, которые входят сегодня в орбиту нашего внимания и осмысления в связи с процессом перестройки, – вся правда о жизни нашей страны, о ее прошлом и настоящем, о ее экономике и экологии, о ее социальных институтах и реально действующих механизмах правопорядка, о строении ее социальной психологии и ее физическом здоровье, о ее уголовной, медицинской и любой другой статистике, исключая разве лишь сферу военной тайны».
Резкая критика И. Виноградовым принципа и политики «поэтапной» правды заслуживает, конечно, поддержки. Несомненно и то, что такого рода тактика информирования масс выражала интересы противников обновления нашего общества. В данном случае дозирует правду, компонует полуправдивое сообщение институциональный субъект в лице тех или иных своих представителей, располагающих реальной властью. Именно они выступали в качестве дирижеров полугласности, имея вытренированный ими оркестр средств массовой информации. Атмосфера полугласности обеспечивает политику дозированной правды, публичной полуправды, что оборачивается публичным полу- обманом, ибо сокрытие части фактов, подача других в непременно выгодном свете и т.п. способны вести к дезинформации.
Рассматриваемый случай полуправды весьма характерен для политической деятельности. В теоретическом отношении он является, пожалуй, наиболее осмысленным и сравнительно простым. В самом деле, о чем тут речь? Возможны две интерпретации, дополняющие друг друга.
1. Институциональному субъекту (правительству, ведомству и т.п.) известна полная правда, т.е. он располагает исчерпывающей информацией, точными сведениями, статистическими данными и т.д., но тщательно скрывает часть из них, публикуя, предавая гласности лишь «выгодные» с его точки зрения данные.
2. Институциональному субъекту неизвестна полная правда; она становится известной частным лицам или общественным организациям в результате специального изучения вопроса, поиска информации и т.п. Однако официальные органы налагают запрет на публикацию новых данных, препятствуют обнародованию исключительно важной информации, ставшей достоянием частных лиц, стремятся во что бы то ни стало сохранить прежнее половинчатое, «урезанное» отображение соответствующей области социальной действительности.
Ясно, что в обоих случаях проявляются консервативные и «эгоистические» черты институционального субъекта (представляющих его лиц), что необходима решительная борьба за право на полную информированность против бюрократических и всяких иных махинаций со статистическими данными и другой жизненно важной для широ- ких масс информацией о действительном положении дел в стране и за рубежом.
Но для того чтобы глубже осмыслить феномен полуправды даже в его простейших проявлениях, надо вначале выяснить, что такое «полная правда». А это – далеко не простой вопрос, ибо не всегда ясно даже то, в каком смысле говорится о полной правде. Если имеется в виду полное знание о некотором фрагменте социальной действительности или о тенденциях ее развития, то такая трактовка «полной правды» заведомо сомнительна. Одно дело – полные статистические сведения: честное их опубликование без каких-либо изъятий может именоваться полной правдой, в противоположность неполной правде, когда часть сведений утаивается, остается достоянием лишь узкого круга руководителей. Другое дело, когда речь заходит об истории нашего общества, о полноте исторической правды. Тут тоже сравнительно легко можно установить случаи полуправды, если удается показать, что официальные органы или отдельные лица, описывая и объясняя события прошлого, намеренно или ненамеренно оставляют в тени существенные факты. Однако каким образом определить полную правду, каковы критерии подобной полноты? Имеется ли в виду полнота фактического описания (невозможность дополнения его новыми фактами) или некая завершенность объяснений и оценок (невозможность дальнейшего их уточнения или даже пересмотра)? И то, и другое вряд ли достижимо.
Как видим, вопрос о полноте правды, «всей правде» требует серьезного анализа. Если взятый в абстрактной форме тезис о неделимости и полноте правды («нужна нам вся полнота правды о всех сферах реальности...») является, конечно, истинным, ибо противоречащий ему тезис будет заведомо ложным, то в каждом конкретном случае реализация требования о полноте и неделимости правды оказывается проблематичной.
Бесспорным остается следующий смысл обсуждаемого требования: не должно быть запретных для критики областей социальной действительности, запретных вопросов и фактов; недопустимы меры официальных и частных органов, олигархических групп, владельцев средств массовых коммуникаций по ограничению и селекции общественно значимой информации; нетерпимо дозирование такой информации, тем более сокрытие «негативных фактов», особенно тех, которые касаются деятельности государственного аппарата, руководящих лиц, крупнейших корпораций и т.п.; официальные органы не должны чинить препятствия компетентному изучению социальной жизни и обнародованию новых результатов, способствующих уточнению, углублению или даже пересмотру сложившихся представлений и оценок. Кроме того, требование полноты и неделимости правды, очевидно, означает требование логической определенности соответствующих суждений: если правда выражает истину и справедливость, то она не может быть полуистиной или полусправедливостью, она или есть или ее нет.
Однако отмеченное выше противоречие, или лучше сказать несоответствие, между абстрактной формулой о полноте правды и ее конкретной реализацией свидетельствует о серьезных трудностях, возникающих при попытках четкого описания феномена полуправды во всем диапазоне ее конкретных проявлений, а, следовательно, четкого отграничения ее от того, что полагается действительной правдой. Для того чтобы хоть в какой-то мере прояснить данный вопрос, нужно рассмотреть его в двух различных, но взаимосвязанных планах – эпистемологическом и коммуникативном.